Девятка

Лично я любил закрутить парочку-другую джоинтов, выйти на балкон и с наслаждением, присущему только мне, вдохнуть ароматный дым казахских шишек, приготовить зеленый чай с лимоном, выключить телефон, включить Х-Вох, поставить на play какого-нибудь наркорэпера и погрузиться в практически любой игровой мир. Какие могут быть звонки и встречи, когда тебя так впирает?
И она тоже так любила. Она была красивая, гиперсовременная и любила меня. Ее вкатывал шоколадный коктейль и план, смешанный со spice – лютая вещь. На тот момент мы были с ней шесть месяцев.
Чего скрывать Петрич и Макс тоже поощряли употребление запрещенных даров природы, мало того они поднимали на этом немалые деньги.
И никто не может объяснить, почему мы тогда собрались вчетвером, пили пиво, курили дурь. Наверно мы просто не знали как по-другому. Если есть финансовая независимость, коей обладал я в силу обеспеченности моих любимых родителей, мне не хотелось ничего другого, кроме как попробовать что-нибудь новое и посильнее. Эта мысль давно и глубоко засела в моей голове и до того момента я старательно откидывал эту идею. Но она жадно впивалась в голову и уже ничего не останавливало меня ужалиться самым крутым дерьмом на свете – героином.
Девиз – «в этой жизни надо попробовать все» - был однозначно придуман для меня и про меня. Я жаждал погрузиться в новое мироощущение, жаждал испытать качество медленной эйфории и охваченный желанием, я заранее позвонил Петричу и попросил прихватить «чего надо».
***
- В первой половине двадцатого века «медленный» считали лекарством, - с интеллектуальной издевкой произнес Петрич. Наверно про наркотики и их историю Петрич знал практически все, это было его хобби или издержки «профессии».
- Но поскольку больных стало очень много, на всех его не хватало и легальное употребление приостановили, но в скором будущем некоторые эксперты пророчат новое амплуа героину и он однозначно будет легализован наряду с другими запрещенными сегодня веществами” - продолжал он искренне бросать удивительные для всех факты, при этом готовя приблуды для заправки первой «машины», предназначенной для меня.
- Не рассказывайте басни, товарищ. Тогда все вокруг сторчатся и некому будет сеять хлеб и доить коров, - оппонировал ему Макс. Макс первый среди нас влился в тему, попал в диспансер и встал на учет и предполагал, что пользуется среди нас неким авторитетом, мне лично казалось, что он ошибался. – Нет, пусть лучше это дерьмо, достанется нам, чем какому-нибудь фермеру. Каждый должен занимать своё место в этом мире, – продолжал размышлять он, глядя на то как шприц заполнялся вожделенной жидкостью.
«… кто как играет, кто где летает, кого что качает …» - вещал картавый Гуф из колонок.
- Закатайте рукава, приготовьте билеты, наш автобус отправляется в космос, - Петрич сел на колено передо мной, затянул жгут и….
Сначала мне было холодно, потом жарко, потом опять холодно, темно, ничего не видно, затягивающая пустота кружит и засасывает, мне кажется я похож на шайбу, которая скользит по катку. Чернота повсюду. Куда я еду в темноте? Где остальные? Стоп.
- Вот это мажет, парнягу, – с искусственным удивлением сказал Петрич, - Лилу, радость моя, вы следующая на очередной рейс до космоса, - говорил он, пытаясь жать на остроума.
- Нет, парни, я не буду. А че у него губы посинели? Это нормально? – полумертвым голосом сказала Лилу, кивая в мою сторону.
- Здесь никто, никого не заставляет. Принцип добровольности никто не отменял. Но, к сожалению все билеты уже сегодня будут раскуплены, - мягким вкуренным голосом бормотал Петрич: - А губы в натуре посинели, - повернувшись в мою сторону удивленно произнес он.
- Эй, алле, пассажир, можете дышать и открыть глаза, самое страшное вы уже проехали, – он пытался продолжить начатую байку про полеты: - Э-эй, ты че в натуре? – уже более испуганно произнес Петрич и вклеил пощечину моему бездыханному телу: - Походу он передознулся, - с открытым ртом обращался он к остальной публике.
- Это, ты его передознул, сука! – завизжала Лилу. – Мудак. Что теперь делать? Что делать? Он умер? Твари. Какие же вы, твари. Аааа, бля, - уже ревела она.
- Заткнись, - хладнокровно бросил Макс и поднес руку к моему пульсу: - Он в натуре, завернулся – вынес диагноз, будучи выгнанным студентом третьего курса медуниверситета: - Надо ментов, скорую. Твою мать! Не ори, выруби музыку!

***
Вот и я сначала не понял почему нас двое - я на кресле и я на потолке. Я умер, весело, под кайфом, но я сдох… Вокруг кипишь, слезы, маты живых. Это конец. Все, я больше не играю никакой роли на земле, я просто кусок мяса, говна и костей. Резкий хлопок, бессознательные секунды. Кто вы? Куда вы меня тащите? Аааааа. Где я? Жарко, как жарко. Я в аду? Дурацкий вопрос. Конечно я в аду. Я же передознулся.
- Нет, ты не в аду!
- А где?
- Чистилище, слышал?
- Да, что то слышал.
- Я знаю, что слышал, я про тебя все знаю и все слышал.
- А кто ты?
- Это не главное, самое главное жизнь для тебя кончилась, а то что она кончилась таким образом, это плохо. И поэтому шаг к огненному будущему ты уже сделал. Вообще при жизни плохих шагов сделал ты больше, чем хороших. Но куда ты попадешь решать будет Суд.
- Я, я…
- Нет уже твоего я, есть только трое суток – время для прощания с твоим прежним миром. А пока иди.


Лучше бы я был инвалидом, имбицилом, бомжом, бактерией, наконец. Но я никто, меня нет, я не функционирую. Нет даже маленького луча света, который бы слепил хотя бы один глаз. Нет чувств, запахов, прикосновений, ветра, солнца, дождя. Нет… Меня нет. Остались только капли разума и жесткое сожаление. Сожаление о всем чего не успел, не сделал, не долюбил. А ведь я сдох самой стремной смертью, стремнее меня только самоубийцы, я от них отличаюсь только тем, что смерть свою я выпустил не сам, а добровольно передал какому-то дилеру, даже не другу, а так.
Что теперь я могу? Ничего. Только видеть и только три дня.


Что делать с этим трупом, что? Надо куда-то его везти? Но как? – тревожно перебирала мысли группа товарищей по несчастью: - Менты, скорая – это все нереально, нас закроют, если не за убийство, то за наркоту и это по любому.
- В общем так, - начал выкручивать Макс: – Ты, – обращался он к Лилу: – Ты будешь говорить всем, что Белый пропал, исчез. Мобилу его вырубай. Быстро. Где она? Ищи в кармане, – и указал испуганной и обезличиной девице на тело.
- Я не прикоснусь к нему, - кое-как шептала она: – Я не могу, мне страшно.
- Страшно на зоне будет под телом беззубой лесбиянки, - шипел раскаленный ситуацией Макс: – Давай ищи, нам с Петричем посерьезнее делюга предстоит.
- Что еще? Ты что придумал? – вопросительно обернулся Петрич, отрываясь от склянок с наркотой.
- Ты че, сука еще вмазался?
- Нет, – растеряно возразил Петрич: – Я эту херню в одну кучу сгребаю, не сидеть же тут среди разбросанной канители.
- Ныряй ему в карман, - тыкал Лилу пальцем на труп: – Ищи давай, детка, чем быстрее от него избавимся, тем лучше для всех. Кстати, все деньги собирай. Я знаю у него штрихи обеспеченные и у него лаве есть хотя бы на бензин.
Лилу понимала, что противоречить бесполезно и ей самой ничего не приходило в голову. Она изо всех сил пыталась представить себе что это все не так как есть, что она спит. Но жестокая реальность происходящего давила и рука волей неволей оказалась в кармане моих брюк. Она достала недавно купленный телефон и выключила нажав на красную.
- Симку вытащи! – грозно напомнил ей Макс.
- Ты че раскомандовался? Сам давай, – прозвучало в ответ.
Резкий пинок поддых прервал девичьи возражения.
- Ты, блядь, лучше не возникай, а то с ним ляжешь! – уже кипел вштореный Макс: - Не возникай, ясно! – взял её за подбородок и направил ее взгляд на себя: – Я тебе не он, - Макс кивнул на труп: - хотя он уже труп и я могу заменить все его ласки, - ухмыляясь продолжал он бредить: – Дай мне свой телефон, возьми машину – указывал он на шприц и дай его Петричу: - А ты уколи её, – приказал он Петричу.
Господи, как же больно на это было смотреть, как над твоей девушкой извращаются какие-то твари, которых ты считал чуть ли не близким друзьями. Как тяжело от немощности…
- Я не буду.
- Будешь, - и Петрич умелыми движениями загнал ей полкубика.
- Правильно, ей лучше немного, больше нам трупов не надо. Пусть успокоиться: – уже по сдержаней обращался Макс к Петричу.
Присущее всем наркоманам выражение появилось на лице Лилу, ей казалось что она будто мумия в гробу и ничего не может сделать, и как-будто обмотанные вокруг тела бинты полностью обездвиживают и подавляют ее волю.
- Нам по любому не вынести тело целиком, – продолжал Макс.
- Что ты имеешь ввиду? – вопросительно одернул его Петрич, казалось такие тупые рожи строить мог только он.
- Что, что! Я предлагаю резать.
- Как резать? Я не буду! Мы же здесь все в крови умажем.
- Будешь, еще как будешь. Не потащим мы его как ковер с тринадцатого этажа. И на себя не взвалим как будто бухого, лифт после двенадцати не работает, лестница одна – если кто встреться по дороге не отмажемся и вообще по идее его здесь не было, тем более с нами. Его должны где-нибудь будить гопники захерачить. И закапывать легче будет пакеты с мясом, чем целиком тело. Бляяяя, че ты на меня смотришь – мне думаешь в кайф все это. Урод, ты его падла передознул по сути тебе и отвечать – резко оборвал Макс свой монолог.
- Что надо делать?
- Давай затащим его в ванну…
Петрич молчаливо согласился. Моё тело принесли и положили в ванну как свиную тушу. Макс взял разделочный нож и кухонный топорик, неумелым движением остриё в шею и пустил кровь. Петрича стошнило, вернее он облевался как подзаборная пьянь.
- Надо резать по суставам, - с видом опытного мясника сжимая зубы Макс начал кромсать мое тело. Нож умело играл в его руках и постепенно из единого целого труп превратился в горку мяса. Особенно вонял желудок и кишки. Макс, будучи без трех минут хирургом это знал и переложил в пакет голыми руками содержимое туловища в первую очередь.
То из чего я состоял влезло в шесть двадцатилитровых пакета, примерно по двенадцать килограмм в каждом. Великая смерть великого человека – заунывно вынужден был констатировать я, кружась между ванной и залом, где лежала Лилу.
- Завязывай – крикнул он остолбеневшему Петричу, а то мы здесь сами от вони сдохнем.
Петрича еше не покидали рвотные рефлексы, но блевать было уже нечем, и он, икая, начал крепко перевязывать мешки с содержимым.
Все, готово – сказал Макс и вошел в комнату к Лилу.
Она лежала без движения и только часто моргавшие глаза говорили о том, что ей присоединяться ко мне еще рано.
- Собирайся, нам надо ехать, – обращался Макс к почти бездыханной девочке: - Твою мать, тебя сука еще мажет. Петрич, давай вымывай поскорее там все и тащи эту шлюху под холодную воду.
Второе, но еще живое тело потащили в ванну. Её как-то странно без комментариев раздели и усадили под воду. Она только мычала, синие губы и дрожащие руки заставили этих гадов включить воду чуть теплее. Даже в таком состоянии и в таком виде она была превосходной, гусиная кожа и стоящие соски напоминали мне о жарких ночах, перемешиваясь с чувством злобы и беспомощности по отношению к этим подонкам и к ситуации, мать ее, в целом.
Прошло шесть часов по их живому времени. Лилу собрали и одели, у нее болела голова, эти мучились на отходах.
- Три часа ночи, - заныл уставший Петрич. Самое время урывать отсюда и ехать за город.
- Собираемся. Все взяли по два пакета. Петрич, дай ей что полегче, а то она сама себя походу унести не может, - говорил Макс, ища ключи среди комнаты: – И без кипиша всем, а то надолго расстанемся, а может и на всегда, – иронично добавил он.
Захлопнулась дверь и три человека поволичили меня, вернее мои останки на мои похороны. Спускались тяжело, тихо и долго, прислушиваясь к каждому шороху на площадках. Машина стояла недалеко, и быстро пересекая расстояние все трое практически мгновенно оказались около машины. На самом деле мне не хотелось что бы кто-нибудь их увидел, чувство сострадания к Лилу хоть эпизодически, но возвращалось ко мне.
Нутро девятки заурчало и машина послушно тронулась. Дорога предстояла долгой.


- Там, за поворотом есть съезд, сильно не гони, – сообщил Макс.
Петрич сбавил скорость, машин неохотно накренилась и съехала с трассы.
- Мы здесь отдыхали когда то, места знакомые. Проедешь еще примерно 500 метров и свернешь в лес, - продолжал изображать штурмана невеселый Макс.
Прибыв на место, Макс без лишних разговоров взял лопату и пошел копать. Лилу в исступлении тихонько плакала и в глазах её казалось не оставалось слез.
Осенний лес встретил непроходимыми лужами и моросящим дождем. Намокшая одежда прилипала к телу и доставляла участникам похорон или захоронения ощутимый дискомфорт.
- Еще не много, надеюсь мы скоро забудем эту неприятную историю, Лилу, тащи мешки, – скомандовал на этот раз Петрич.
Лилу уже не чему не сопротивляясь отправилась к багажнику и вытаскивала один за другим мои останки. Я видел ее отвращение и изнеможение, но она покорно тащила мешок к нужному месту. Опять это чувство отсутствия посетило меня, я хотел помочь, но не мог. Я ничего больше не мог. Это самое страшное в смерти.
Постепенно яма заполнилась пакетами и земля падала на целлофан, создавая характерный звук из фильмов с такими сюжетами.
Закопав мое тленное мясо, группа отправилась в обратный путь.
- Что будем теперь делать? Я вести не могу, - трясся в жутких отходах уже неспокойный Петрич.
Макс тоже был таким, но более сдержанным, хотя его ломало. Самая спокойная была Лилу. У нее похоже был шок.
- Сейчас на хату за лекарствами. Потом к бледному ,– следы замывать: Лилу, ты останешся там. Мобилу Белого выкинь, – отвечал Макс: – Да еще ты поведешь, а то мы с Петричем не можем, а ты бодренькая.
- У меня прав с собой нет.
- Похер, заводи, – Макс направил руку в сторону девятки. И послушная Лилу ненавидя всех и вся села за руль.

Машина завелась, тронуться она смогла только с четвертого раза. Но потом Лилу собралась спокойно выехала на трассу, как будто ездила здесь всегда. Откуда-то взявшиеся силу прибавили Лилу четкости и уверенности в действиях. Третья, четвертая передача. Макс и Петрич взволнованно открыли рты... Но было уже поздно... Девятка стремительно летела с моста, оставляя куски металла на искореженных бортах. Она убила себя.
Мы с ней никогда не встретимся, хоть мне и осталось два дня. Самоубийцы уходят в какой-то другой мир, более страшный и мучительный. А что касается двух других, то я их прощаю. И прошу никого не винить в моей смерти, я сам виноват.